Их собрания всегда проходили в одном и том же месте – старой школе, пустующей после урагана Катрина. Здание, которое и до удара стихии было не в лучшем состоянии, признали аварийным и прикрыли. Какое-то время здесь велись ремонтные работы, но видимо в один прекрасный день власти посчитали, что дешевле будет построить новую школу, чем восстанавливать эту рухлядь, и отозвали рабочих. Но дух ремонта все еще витал в опустевших стенах школы. Где-то можно было наткнуться на остатки строительных материалов, на которые по какой-то причине не покусились даже местные любители халявы, где-то – на частично оторванный знак «Без каски не входить». А один раз Джулиан обнаружил даже саму каску, без которой входить было нельзя: она была настолько заляпана штукатуркой, что цвет было не разобрать.

Вот такое уютное местечко облюбовал преподобный Мэттьюз для своего клуба анонимных неудачников. В общем-то, выбрал он его довольно грамотно. Во-первых, рядом не было жилых домов, а это значит, что никакая бдительная бабуля не смогла бы уличить кучку «наркоманов и проституток», периодически собирающихся в старой школе. Во-вторых, места для разрастающейся компании было более чем достаточно. Ну а в-третьих, непрошеные гости их еще ни разу не побеспокоили. Здание не пользовалось популярностью даже у бомжей – они предпочитали базироваться где-нибудь поближе к столовым для бездомных и ларькам с дешевой водкой. Единственная проблема заключалась в полном отсутствии уюта, которого в школе и в прежние времена было не особо много. Но Мэттьюз худо-бедно разобрался и с этим. Оказалось, что мальчишка, которого он подобрал на улице, наряду с кучей недостатков имеет и некоторые достоинства. В частности, он был очень исполнительным и без лишних возражений наводил чистоту в классах, в которые Мэттьюз тыкал своим указующим перстом. Он делал это перед каждым собранием: сметал с пола мусор, чтобы под ногами «Детей» не хрустели обломки прошлого, вытирал с пригодных для использования столов и стульев пыль, а те, что были сломаны, оттаскивал в угол потемнее или вообще в соседние классы, потому что Мэттьюз считал, что они портят атмосферу. Они ведь сюда, в конце концов, не разрушать пришли, а создавать новое.

Впрочем, сегодня Голдману такую глобальную работу проделывать не пришлось. В этом классе они собирались уже третий раз («переезжали» обычно раз в месяц, чтобы не слишком уж обживать определенную комнату – вдруг какая проверка нагрянет), так что вся подготовка свелась к небольшой влажной уборке. А потом он, по своему обыкновению, уселся на парту подальше ото всех и за все те несколько часов, что его новые знакомые болтали без умолку, не проронил ни слова. Какое-то время он честно пытался следить за ходом их разговоров, но довольно быстро забил на это и ушел в собственные мысли, которых было не так уж много. Обычно они сводились к тому, какой бургер купить сегодня в Макдаке после всей этой хренотни.

За окном уже давно стемнело, когда «Дети» наконец начали расходиться. Уходили постепенно – по двое, по трое, чтобы не привлекать к себе внимания. Джулиан все это время сидел неподвижно, как горгулья на стенах собора, время от времени ловил возбужденные, горящие взгляды и недоумевал – какого ж хера они тут забыли. Нет, он мог понять тех, кому некуда идти, но среди них было немало детей из вполне приличных семей. Как этот, например, с глазами испуганной совы. Не то чтобы Голдман что-то знал о его семье, но у него был вид парня, которому мама складывает стопку наглаженных труселей на кровать и срезает корочки с сэндвичей. Нормальный такой вид, в общем. Ухоженный. И тем не менее он почти всегда задерживался до последнего, и неважно, как давно село солнце, – Джулиан его потому и заметил. Ну и из-за глазищ, конечно.

Но сегодня он превзошел себя. Задержался не то что «до последнего», он вообще остался последним, даже преподобный Мэттьюз уже ушел, аккуратно притворив за собой дверь. Ну и какого, спрашивается, хрена? Джулиан смерил его недовольным взглядом, подождал еще секунд тридцать и медленно сполз со своей парты в углу. Задница болела от долгого сидения, ноги затекли, но его это сейчас не сильно волновало. У него, между прочим, был план, который он лелеял весь вечер: дождаться, когда все свалят, по-быстрому прибраться и немного расслабиться в гордом одиночестве. Не зря же он вчера скоммуниздил у Мэттьюза двадцатку из бумажника. Но этот… (Джулиан никак не мог вспомнить его имя, кажется, что-то на «Б») …мешал. Поэтому он решил заняться уборкой в надежде, что это будет очень таким внушительным намеком.

Начал со свечей, которые, учитывая отсутствие электричества в здании, были единственным источником света. Задул их одну за другой, считая, что уже это действие вполне ясно говорит: «Алё, парень, вечеринка закончена». Но на глазастого это, кажется, не произвело должного эффекта. Хуже того: он начал собирать бумажные стаканчики и пустые пакеты от сока, оставленные на столах. Это уже становилось интересно. Искоса поглядывая на своего товарища по тайному обществу, Джулиан наспех скидал в рюкзак свечи, затолкал туда же три тяжеленные книги, которые таскал туда-сюда для Мэттьюза, и теперь уже с неприкрытым любопытством посмотрел на Фитцроя. Раздражение медленно, но верно таяло. Если бы этот парень сейчас додумался начать стирать со столов крошки от печенья, Джулиан бы, пожалуй, даже умилился. Вот же странный тип.

Взгромоздившись на одну из парт в центре (оттуда наблюдать было удобнее), он достал из кармана косяк, который, собственно, и был тем способом «немного расслабиться в одиночестве». Правда, теперь, видимо, не в одиночестве, но ему уже надоело ждать, и так страдал весь вечер. Да и парня этого он перестал бояться. Как-то не получалось. Ну, в конце концов, что он сделает – расскажет Мэттьюзу? Тот не сильно удивится.

Джулиан чиркнул зажигалкой, подпалив краешек тонкой папиросной бумаги, и медленно затянулся.

– Ну и какого хера ты тут торчишь? Тебя мама с папой не потеряют? – он подал голос первый раз за вечер, получилось немного хрипловато, но тон был вполне дружелюбный – первая затяжка подействовала умиротворяющее. Ему почему-то казалось, что он похож на плохого парня, хотя на деле был просто тощим лопоухим подростком в дешевом прикиде. – Если хочешь пригласить меня на свидание, то давай, не томи. – Это была, конечно, шутка, Джулиан не переоценивал себя в этом плане. Сдался он кому-то.

Он затянулся еще раз, чувствуя, как горло пощипывает от терпкого дыма – приятное ощущение, посмотрел на Фитцроя, потом на слабый тлеющий огонек, снова на Фитцроя, и…

– Хочешь? – получилось как-то неожиданно даже для него самого, и вообще он вдруг вспомнил, что перед ним мальчик-из-хорошего-района, поэтому зачем-то прибавил: – Да не бойся, это хорошая дурь. У Фрэда всегда хорошая.

Как будто Фитцрой разбирался в сортах «дури» и был лично знаком с добросовестным американцем Фрэдом.